Хочу, чтобы всё закончилось.

Бо пишет одну и ту же фразу в потрепанном блокноте.
Гиперфокус, — комментирует голос в голове.
Фокус-покус, — передразнивает Бо.
Буквы перетекают в рисунки, стройность слов переходит в абстрактность линий.
Бо позволяет образам из снов оказаться на бумаге.
Клюв. Хвост. Перья. Зубы. Нарисованные монстры как живые, вот только совсем не опасны.
Вы должны учитывать, что это может быть признаком шизофрении.

Бо сжимает губы, не меняет позу, лишь сильнее надавливает на страницу. Нет разницы. Нет разницы. Без разницы. Без. Монстр выходит без хвоста, но никто не сможет упрекнуть Бо в недостатке правдоподобности. Во-первых, это его монстры, лишь он их видит, а во-вторых... всё, что творят его руки, будь то рисунки или картины — потрясающе. Реалистично до абсурда, даже когда в руках лишь перьевая ручка.

Мы не хотим, чтобы ты бросал терапию, милый. Доктор Браун, Бо мысленно именует её Havana Brown по цвету темного каштана с лиловым отливом, сожалеет, она всегда сожалеет и каждый раз по новой причине, сегодня сожалеет, что не будет собрания группы поддержки. Бо почти рад, еле заметно кивает, прежде чем получает предложение прийти завтра, предложение, от которого невозможно отказаться, ведь Нотт насажен на крючок этой лечебницы собственным мозгом, достаточно безжалостным, чтобы мучить хозяина кошмарами, голосами и часовыми терапиями среди тех, кто или потерял смысл жизни, или пресытился им. Бо — ни первые, ни вторые. Бо ничто без своих красок и блокнота и бог с ними. Бо говорит: Да, — и скользит взглядом по стенам. Zurich White.

Бо разворачивается и чувствует взгляд, ощущает его теплой волной, пробегающей покалывающими мурашками по спине. Не смотри. Бо далеко не мальчик-невидимка, напротив, он умеет делать невидимыми других, заставлять их тускнеть и блекнуть рядом с ним, на его фоне. Чужие взгляды могут ловить его свет, даже отражать его, но никогда им не приблизиться к источнику. Бо поднимает брови, — высокомерный, гордый, тщеславный, мнительный мальчишка — ищет слева, справа, но не находит, не может определить обладателя дерзких глаз, посмевшего застать его врасплох.

Тревога шепчет: Тебе кажется.
Нет, — хмурится Бо и сглатывает выросший из груди комок.
Надо идти, отец ждет снаружи, отец точно волнуется.

***

В комнате пять человек, не считая доктора Гаваны Браун, четырех из них Бо знает — истеричная Мэдди, болтливый Том, депрессивный параноик Роберт, сам он вписывается в рамку антисоциальных. Психопат, — шепчут хейтеры в школе, гений — спорят поклонники. Отвалите, — отвечает и тем, и другим. Оставьте в покое.

Но хуй там плавал, найти покой в школе можно только взорвав её к чертям.

Пятый — новенький. Бо сам не понимает, когда улыбка успела клейким медом расползтись по губам, зато причину своей радости осознает отчетливо. Новенькие — это хорошо, это интересно. А еще безопасно, ведь доктор Гавана любит ковыряться в новеньких, впечатлять их, забывая о привычных лицах. Может быть, даже устроит вместо привычной дискуссии ролевую игру или, как там она это называет, психодраму. Фаворитом Бо был Апокалипсис ака Последний день на земле, но, если подумать, крушение Титаника тоже достаточно драматично, чтобы придумать, а потом и нарисовать, собственную смерть.

Бо откидывается на спинку стула и закидывают ногу на ногу, наблюдая за тем, как незнакомец идет к последнему оставшемуся месту — слева от доктора Брауна, справа от Бо. Между двумя большими бедами, — думает Нотт и прикидывает, прикладывает то один, то другой цвет, чтобы отсортировать, оставить в ряду ассоциаций. Обесчеловечить, — по мнению доктора Гаваны. Но что эти каштаны понимают?

Проблема. Проблема во взгляде. Бо хмурится, когда встречает его и не находит цвет, ни мысли, ни намека, ничего. Это невозможно, так не бывает. Нет людей без цвета, есть люди с одним, с несколькими цветами, но не может быть человека чистого как лист. Бо хмурится сильнее, пропускает вступительное слово доктора, потому что не отводит взгляд от, как оказалось, Мастера.

Интересное имя. Не такое красивое, как Бо, тем не менее особенное.
Не настолько особенное, чтобы не иметь цвета.

— Меня зовут Бо, — представляется в свою очередь, не убирая руки с блокнота, но вторую протягивая для рукопожатия чуть манерного, даже жеманного, хотя в самом жесте сплошной вызов, почти что укол. Да, давай, обрати внимание.

Вот только в этом ему явно отказывают. Потому что внимания требует Доктор, в лучших традициях все-таки решивший организовать ролевую игру, но вместо апокалипсиса или трагедии на лодке сегодня они будут играть в семью. Надо же. Восхитительно.

— Я буду младшим сыном, — обозначает роль, пока другие только начинают обсуждать, кем хотят быть. Исходя из дальнейшего сценария будет понятно, чего от них хочет добиться Доктор Сигарета и как ему помешать, а пока что можно подождать, понаблюдать за тем, как свет из окна падает на лица, превращая их в безликие маски, лишая самого цвета.

Мастер вписывается, входит в их тесную группу как нож в масло, встраивается в социальную иерархию куда проще чем сам Бо, вечно держащийся на отшибе. Это бесит, даже злит, потому что Мэдди и Том уже смотрят Мастеру в рот и внимают каждому слову как на проповеди. Даже Роберт, — Предатель, — презрительно фыркает Бо, расслабляется и позволяет себе улыбнуться какой-то из шуток. Бо же не испытывает ничего, кроме напряжения. Хотя нет, искрящееся любопытство заставляет испытывать на прочность собственное благоразумие. Кто ты? — спрашивает снова и снова при каждой новой реплике, каждом новом отыгрыше семейных историй. Анализирует и следит за тем, как при диалоге старшего сына с матерью, Мэдди явно испытывает далеко не материнский интерес, но Мастер до смешного тактично игнорирует её взгляды. Бо ухмыляется весело и зло, сам занятой диалогом с отцом — Томом, который изо всех сил пытается разговорить «своего сына», отмахивающегося глубокомысленным мычанием.

— Бо, а ты, получается, тоже рисуешь? — Бо встречает взгляд Мастера с интенсивностью, подходящей для дуэли на шпагах. С тем же успехом Мастер мог бы спросить Нотта живет ли он, дышит ли воздухом, дрочит по утрам и спит ли по ночам. Бо знает, что это простая вежливость, понятная и до осточертения избитая и условная, а потому тупая. Нет, ты ведь выше этого, я знаю, я чувствую. Я все еще не нашел твой цвет, проклятый хамелеон.  Бо наклоняет голову и одаривает Мастера взглядом — два долгих взмаха ресницами и лукавая, мягкая полуулыбка: Я? О нет, всего лишь устраиваю геноцид бумаге. Его тон — легкий, беззаботный, даже игривый, словно он имеет в виду совсем не то, что говорит, и на самом деле это даже правда. Нарочитый флирт напоказ и скрытая в нём угроза. Пальцы сами по себе тянутся к страницам блокнота, поглаживая девственно пустые листы. Бо никогда не приносил на сессии свои рисунки, только пустые страницы, такие же пустые, как и разговоры вокруг. Он поддевает лист и вырывает, наслаждаясь тем, как треск бумаги заполняет тишину, а потом плавно скатывает образовавшиеся полосы. В его руках появляется бумажный цветок, потому что он фокусник и маг, псих и гений, безнадежный романтик и такой же безнадежный мудак.

Бо наклоняется к Мастеру и смотрит немного снизу вверх, взглядом, который насмешливо спрашивает: Хочешь узнать, что в моем блокноте или в моих штанах? Где-то сбоку Мэдди возмущенно охает, словно Бо вторгается на ее территорию, поэтому теперь она собирается объявить войну, заставить Мастера отвести взгляд от явного нарушителя её прав. Бо не даст ей такого шанса, он в принципе не из тех, кто будет делиться или отдавать своё. Бо все еще чувствует метку поцелуя и булькающий восторг от того, что тот понял, поддержал игру, ответил достойно и дерзко, поэтому Бо тянется к волосам своего «брата на час» и оставляет за ухом розу, не пытаясь даже скрыть искры в глазах при соприкосновении с завитком ушной раковины.

Внутри вспыхивает восторг и желание, а в голосе смущенный трепет: Кажется, я влюбился в своего брата. До чего же приятно играть в игры вдвоем, преследуя корыстный интерес убить время, сбежать от скуки, заставить чужие губы дрогнуть, а легкие на секунду сбиться с привычного ритма вдохов и выдохов. Бо не сводит с Мастера восхищенного взгляда и шепчет, все еще обращаясь к Гаване Браун: Доктор, что мне теперь делать? Она же, как обычно, всё портит, просит быть серьезнее, но, кажется, готова обсудить инцестуальное табу. Против последнего Бо даже не возражает, лишь продолжает взглядом впитывать Мастера, словно хочет поглотить его целиком. В глазах Нотта горит не только желание, но и уверенность в том, что это желание он способен воплотить. На поверхности флирт, а за ним скрытая угроза. Зачем ты пришел ко мне? Нарушить мой покой?

Бо отворачивается прежде, чем получает ответ, и сосредоточенно прикусывает нижнюю губу, пока доктор Брауни просит всех взяться за руки. Даже если никто из этих идиотов не понимает, не ощущает ту угрозу, что пронизывает кожу Бо каждую секунду, сам Бо ни на секунду не обманут простотой и приятностью, — Мастер опасен, как и любой другой хищник. Как и любой другой монстр, скрывающийся под маской человека. Бо охотно протягивает руку парню, но прежде чем сцепить ладони, костяшками проходится по внутренней стороне его пальцев.

It takes one to know one.

— Время не разрушит нашу связь, — отвечает торжественным полушепотом, кидая быстрый взгляд на Доктора и возвращаясь глазами обратно к Мастеру, словно маятник. Или же ты напротив поприветствуешь утрату? — Бо снова наклоняет голову и позволяет капризным ноткам пробиться сквозь интонацию. Он и правда ведет себя как королева, а может, шахматный король, высокомерно наблюдающий за тем, как другие фигуры теряют из-за него свои головы, его ход ограничен всего одной клеткой, но так или иначе вся игра сводится к нему.

— Ты мог бы угостить меня кофе, — добавляет после короткой паузы, проверяя как далеко может зайти, как долго сможет диктовать свои условия. Добивайся меня, умоляй, ползай на коленях, — приказывает взглядом и сам же ловит себя на мысли, что мог бы забраться на колени Мастера, сесть сверху и откинуться на грудь, укладывая голову на плечо, шепча на ухо абсурдные, пошлые фразочки.

Ход лишь на одну клетку, поэтому Бо должен быть осторожен в своих желаниях, иначе он не успеет сделать рокировку со слоном. Нотт бросает скользящий взгляд, останавливает его на губах Мастера и улыбается про себя, видя, что тот тоже не может отвести взгляда от его губ. Может быть, этот монстр не так уж и опасен, может быть, Бо наденет на него ошейник и потянет за поводок. Он привык доверять инстинктам и не размениваться по мелочам, так что оставшиеся пятнадцать минут посвящает доктору Браун и ее разбору сегодняшней психологической сессии. Бо она передает лист с пометками про границы и механизмы самозащиты, и Бо в ту же секунду хочет засунуть ей этот лист в горло, желательно, чтобы он там застрял и заставил её задохнуться. Гавана Браун не заслуживает быстрой смерти, но люди не всегда получают то, что заслужили.

Когда сессия заканчивается, рокировка все-таки происходит, Бо встает со стула, а Мэдди в ту же секунду оказывается рядом, отгораживая его от Мастера или Мастера от него. Бо ухмыляется, видя этот отчаянный жест, и отходит так, словно его это ничуть не беспокоит, словно он уже победил и не понимает, как можно было этого не заметить. Он идет в кафе на первом этаже и дает Мастеру десять минут на то, чтобы найти его, иначе карета превратится в тыкву, а сам он отбросит роль влюбленного брата ради другой маски. Возможная заминка играет на руку его планам, потому что на этот раз он достает блокнот и пишет на странице номер своего телефона, вырывая и этот лист, складывая и убирая в правый задний карман джинсов.

Бумага ни в чем не виновата, ведь она не причина, а следствие чужой жестокости, основа для воплощения стремлений, инструмент, даже игрушка, используемая для практики и будущих свершений. Случайная жертва и меньшее из зол. Нет ничего романтичного в геноциде бумаги, но есть что-то безумно манящее в геноциде людей.

Проходит две минуты, потом пять, Бо сосредотачивает всё своё внимание на огромных часах, сделанных под старину, но на самом деле безнадежно современных, напичканных электроникой вместо заманчивой механики шестеренок и пружин. А ещё они беззвучные, Бо кривит губы, заранее зная почему была выбрана именно такая модель — звуки могут быть дополнительным триггером для посетителей, поэтому часы лишают тиканья, а людей их особенностей, просто потому что однажды кто-то там решил, что они неправильны. Нездоровы для общества.

Однажды Бо принесёт биту и разъебет кастрированные часы к хуям, но это будет потом, когда у него созреет идеально продуманный план. Пока же он следит за перемещением стрелок и мысленно отсчитывает: тик-так. тик-так. тик-так. донг-донг. тик-так.

Десять минут истекают, но Мастер появляется вовремя, примерно за сто восемьдесят две секунды до конца срока. Бо улыбается удовлетворенно, мысленно обещая награду за такое рвение. Бо оборачивается и даже не ёжится, когда чужие губы оказываются так близко к лицу, уши моментально краснеют, но это и хорошо, более чем подходит для их сегодняшней игры.

— Я с удовольствием, — вспоминает ответ самого Мастера и цитирует слегка выжидающе, давай возможность услышать отсылку и оценить то внимание, которое сам Бо уделяет Мастеру и его словам.
— Эспрессо со взбитыми сливками, — заказывает без колебаний и раздумий, заранее увлечённый контрастом горячего кофе и прохладных сливок, облизывается неосознанно, но осознанно ловит взгляд Мастера и не отводит его, пока кассир не спрашивает будут ли они что-то ещё.
— Ваш вишневый пирог, будьте добры, — Бо переводит взгляд и улыбается, весь из себя солнечный мальчик-хрустальный зайчик, — а ты? Может быть, заказ Мастера даст подсказку, возможность увидеть его настоящие цвета, но Мастер, уворачивается, как знает, он заказывает то же, что и Бо, так что последнему ничего не остаётся, кроме как подчёркнуто изысканно отметить: Какой восхитительный вкус.

Может быть, если Мастер не даст ему подсказок, Бо сам навяжет ему цвета, те, которые должны ему идти. Рубиново-красный или, может, трепетный цвет яблока в карамели.

— С каким бы цветом ты мог себя сравнить, о мой давно потерянный брат? — Бо адресует вопрос, будто бы продолжая сегодняшнюю игру, садясь в сильно потрёпанный стул, но от этого не теряя ни капли своего очарования, скорее даже, преображая убогую обстановку в тронный зал, а себя самого помещая на пьедестал. Бо не любитель пустых разговоров, но сейчас прикладывает усилия, старается быть приятным, почти как сам Мастер, в конце концов он должен ему награду, даже если сам Мастер об этом не в курсе.

Они ждут своего заказа не больше пары минут, так что Бо милостиво кивает кассиру, несущему поднос с их напитками и едой и почти сразу же макает мизинец в возвышающийся крем, а затем подносит к губам, пробуя вкус кончиком языка.

— Идеально, сливки прохладные, но у нас не больше пары минут, прежде чем начнут таять, — сообщает заговорщически и в целом ведёт себя как мальчишка, отпивая из белой чашки, пачкаясь во взбитых сливках и с наслаждением облизываясь. Дело не в том, что Бо любит кофе или сливки, а в том, что любит контрасты. Прямо сейчас сладкие сливки и горький кофе, прохладные сливки и горячий кофе сводят его с ума, почти что вызывая стояк.

Расстройство Бо приводит к постоянной фиксации на предметах и людях, что даже хорошо, ведь всему на свете он отдаётся с одинаковой страстью. Беда лишь в том, что ничто не способно удерживать его внимание вечно. Поэтому кофе он выпивает практически залпом и принимается за пирог. Пирог оказывается разочарованием, — пресный, одновременно и недостаточно кислый и не особенно сладкий. Бо сьедает всю вишню, оставляя тесто повреждёнными руинами, и практически расстроенно смотрит в тарелку.
— Пирог не был достоин, — сообщает с траурной миной, будто о покойнике, в какой-то мере так и есть, этот десерт в этом кафе теперь для него мёртв. Бо не собирается давать посредственной выпечке, вещам или людям второго шанса, либо с самого начала и до конца времён всё так, как надо, либо же никак.

Бо встаёт, когда видит, что Мастер перестаёт есть, решает сам про себя, что это знак, конец их маленького рандеву на сегодня, пусть они и провели здесь чуть больше десяти минут, но внутренний таймер уже остановился. Бо ждёт, пока Мастер не поднимается вслед за ним, а потом тихо-тихо, словно и не хочет, чтобы тот услышал, шепчет: У меня в кармане есть кое-что для тебя. Подарок.

Не уточняя, в каком кармане и что именно, медленно поднимая обжигающий взгляд и рассматривая Мастера со спокойным вызовом в глазах, давая ему выбор, но внутренне снова начиная считать про себя. 60. 59. 58. 57.

Мастер считает происходящее проверкой, Бо мог бы его чуть-чуть поправить, уточнить, что это не совсем проверка, скорее, тестирование гипотез, когда А/B — это варианты от сможет ли Мастер достать листок до нет, а C/D — понравится ли это самому Бо.

Нотт замирает, когда чужие руки оказываются на кофте. В нем нет ни капли от испуганного кролика, Бо контролирует дыхание и стук сердца, позволяя Мастеру исследовать себя, свои границы, он не торопится выносить вердикт — позволить ли прикоснуться к себе ещё раз. Когда руки мастера переходят на талию, Бо прекращает считать, на секунду перестаёт дышать, пока щеки окрашиваются в румянец. Горячо? Очень. В этой игре хорошо то, что она закончится прежде, чем Бо может захотеть чего-то совершенно глупого и непристойного, прежде чем он сможет сделать что-то. Руки Мастера нащупывают сегодняшний приз, но не достают его, а остаются на месте, по всей видимости Мастер никуда не торопится. Бо, на удивление, тоже.

Вместо этого Бо внимательно следит за малейшими изменениями на лицо Мастера, ищет их в жестах или позе, отмечает, как хватка на джинсах стала крепче, и от этого слегка теряет голову. Хочется сделать маленький шаг навстречу, уткнуться головой в плечо, а пахом прижаться к бедру и остаться так на пару минут, позволяя Мастеру по достоинству оценить плотный деним. Сам Бо уже отметил свойства ткани брюк Мастера и то, как она натянулась спереди. Бо не настолько скромен, чтобы делать вид, что никак к этому не причастен, а ещё не так благороден, чтобы предложить помощь или хотя бы проявить сочувствие. Он отвечает улыбкой и выразительным взглядом: Ты так рад меня трогать? Хорошо, можешь продолжать.

Мастер же отмечает бумажную жертву, а Бо слегка разочарованно прикусывает губу, не желая отпускать атмосферу близости ради очередной шутки, но сейчас нет ни возможности, ни смысла в том, чтобы оставаться рядом с Мастером. Бо чувствует, как внутри всё пенится и сжимается, как этих эмоций становится слишком много, он может с ними не справиться, Нотту нужна бумага и одиночество, даже если внутри становится жарче от мыслей остаться в одиночестве, прихватив с собой Мастера.

Бо с одной стороны хочет знать, когда Мастер позвонит, а с другой стороны перестанет беспокоиться об этом в ту же секунду, когда выйдет из здания, пусть руки и чешутся от желания начать зарисовывать эту сцену, их момент встречи и лицо Мастера.

— Жертва ради общего блага, — сообщает торжественно и спокойно, правда, в глазах Бо светится не только восторг по поводу игры и собственных проверок. Он мог бы разменяться на пару пустых любезностей, но вместо этого Нотт, как и всегда, шлёт вежливость на три буквы и протягивает Мастеру руку для прощального поцелуя. Потому что мы оба этого хотим, верно?

Бо уходит первым, когда видит отца, и на прощание дарит Мастеру подсказку: Белый не твой цвет. Без пояснений, почему нет и почему это важно для Мастера, но ещё важнее для Бо. Почему вся цветовая теория — основа, на которой держатся отношения Бо с людьми. Почему это хорошо, что Мастер не белый и пушистый, хоть Нотту и становится интересно, почему именно таким Мастер хочет быть. Главное что нет, цвет Мастер не цвет яичной скорлупы или белоснежной жемчужины, морской раковины, стирального порошка, слоновой кости или старого кружева.

Цвет Мастера все ещё неизвестен, а значит, притягательность Мастера неоспорима и фатальна. Бо будет искать встречи, даже если не дождётся звонка. Он не может, не умеет иначе, только идти в центр шторма, не избегая боя и крушения, как и любой обречённый, погрязший в собственных иллюзиях, творец.

Бо ждет звонка час, потом второй, когда оказывается дома после сессии в клинике. Он не рисует, не делает домашку, не хочет есть, его чай на столе остался давним напоминанием о былой горячности, практически немым укором, если бы только весь его образ не был таким говорящим. Бо ничего не делает, пока не начинает злиться. На гребанную Гавану Браун, на Мэдди, на Тома, на Роберта, всю клинику и, конечно же, на Мастера. А еще на себя. За то, что сам не взял телефон, а только отдал свой, передал контроль в чужие руки, себя сделав зависимой от чужих действий фигурой. От этих мыслей Бо сходит с ума и выбирает испытанный способ управления реальностью  — берет в руки холст, палитру из 3 цветов — белого, черного и красного — и рисует шахматную доску с поверженными фигурами. Он почти гордится собой, закончив, поймав себя на мысли, что все эти три часа сосредоточенной работы ни секунды не вспомнил о сегодняшнем похитителе спокойствия, но чуть позднее, сообщение в школьном чате заставляет Нотта спрыгнуть с места и схватить телефон с большим воодушевлением, чем когда-либо. Время 23:59. Тупица Пит спрашивает, сделал ли кто-то химию на завтра. Бо отключает уведомления и мысленно шлет Мастера на три буквы.

Звонок на следующий день вводит его в ступор. Бо поджимает губы и молчит, окатывая не ледяным равнодушием, но сосредоточенной отстраненностью. Он выжидает, но его действия не приводят к нужной цели, Мастер не нервничает, не теряет слова и не звучит подавленно, он заканчивает свою мысль так, словно ему и не нужен Бо и его согласие, словно вся задача Мастера в том, чтобы довести до сведения Нотта собственные планы, а дальше уже позволить Бо решать. Стоит признать, ему бы это понравилось, даже порадовало, если бы Мастер позвонил вчера. Пошел на хуй. Бо отбрасывает телефон на кресло в углу комнаты, злится целую минуту, потом еще одну, а еще через три идет в угол и там печатает: Четверг, 16:30, Glacier Avenue Juneau. Теперь, когда он это сделал, винить Бо может только себя.

***

День в школе проходит быстро, потому что Бо в перерывах занят подготовкой к фестивалю, а на уроках рассматривает скопления грязи в уголках школьных окон, он умудряется не вспоминать о своих планах после школы до самого последнего звонка и лишь тогда испытывает смутный трепет. Встреча с Мастером — не свидание, но Бо не может отбросить внутреннее смущение. Кто бы из них не начал эту игру, Нотту слишком приятно в неё играть, он поправляет темно-синий джемпер перед выходом и слегка оценивающе проводит рукой по волосам, весь его вид кричит: я милый мальчик для битья. Внешний вид обманчив, но сегодня он более чем подходит Бо, который не может отделяться от ощущения, что чем безобиднее он будет себя вести, тем больше сможет расположить к себе Мастера. Так что Бо выходит из дверей и останавливается, сканируя взглядом толпу у дверей, людей у ворот и за ними. В многоголосье шума здравый смысл и шанс найти кого нужно теряется, так что Бо идет дальше,  останавливаясь у клумбы и уже там нажимая на сохраненный номер.

— Если ты видишь меня, то забери отсюда.

В этот раз Мастер не целует ему руку. Не то, чтобы Бо этого ждал, скорее даже, был уверен, что сценарий их прошлой встречи не повторится. Однако крохотная часть него чувствует едкий укол разочарования от отсутствия физического контакта. Глаза Мастера, конечно, прикасаются к нему со всех сторон, но этого мало, чертовски мало. На секунду Бо оказывается захвачен врасплох собственной жадностью и слегка краснеет, совсем чуть-чуть, смущение практически незаметно на его смуглой коже, но сам он чувствует жар, будто после быстрой пробежки или в первый день болезни. Мастер не спринт, не лихорадка, симптомы могут быть похожи, но всё-таки отличаются, Мастер является чём-то кардинально новым, поэтому Бо отвечает на его улыбку собственным расположением и озорной ухмылкой: Куда-то? Или куда угодно?

Переспрашивает быстро, словно у него сгорает билет на самолёт в какую-нибудь Уагадугу, где срочная миссия по спасению чёрной кряквы должна послужить всему человечеству. Бо все ещё торопится, но так всегда бывает при столкновении с чём-то новым, сейчас, при свете дня, при знакомых видах школы Бо и Мастер больше не сцеплены вязким клеймом людей с психическими расстройствами и психологическими проблемами. Сейчас каждый из них сам по себе, но всё-таки, кажется, они выбирают остаться вместе. По крайней мере, на этот день.

Бо удивляет сам себя, когда невольно вспоминает руки Мастера на своей талии и ощущает приятную волну тепла. Иногда повторные встречи вызывали у него тошноту, дискомфорт, агрессивное поведение и даже апатию. Доктор Гавана могла бы сказать, что терапия, таблетки, осознанное поведение работают, но Бо не был уверен, что его ощущения сейчас хоть как-то связаны с последними двумя годами работы над менталочкой.
— Увези меня так далеко, как только сможешь, — голос звучит дружелюбно, но сама фраза выходит провокационной,  обольстительной и чертовски недальновидной. Бо в ту же секунду понимает, что будет слишком нервничать, не зная конечной точки направления.
— Или нет, оставим это до следующего раза, — так же поспешно забирает свои слова обратно, предлагая взамен нечто другое, — как насчёт ближайшего города? Скажем, St Terese? Бо сразу же осознает, что ему этого будет мало, что полчаса езды пройдут слишком быстро, а ему бы хотелось закупиться закусками, устроиться поудобнее на переднем сидении, прошерстить все радио-передачи и остановиться на какой-нибудь натуралистической, рассказывающей о варанах на Кайманских островах, но ехать десять часов до того же Уайтхорса кажется так себе идеей для первой встречи после знакомства. Бо не уверен, что Мастер захочет прогуливать завтрашнюю учебу, а это явно случится, учитывая время на дорогу туда и обратно, к тому же... им  пришлось бы заночевать в каком-нибудь мотеле. Бо прикусывает губу, выстраивая всю эту логическую цепочку и, кажется, теряя нить разговора, включаясь лишь когда Мастер уже открывает перед ним дверь авто и ждёт, когда Бо сядет внутрь.
— Ам, так куда мы едем?

Бо кивает, согласный и на «перекусить», и на анемоны, он не говорит Мастеру, что больше всего его привлекает сама поездка, монотонное движение по дороге, когда за окном мелькают деревья, а шины бесшумно скользят по шоссе, отсчитывая мили одну за другой. Он кивает и на замечание про время и на объяснение про «золотой час». Спрашивает только: Так ты фотографируешь? Или тоже устраиваешь геноцид, но только пленке? Забавно, как быстро у них появилась общая шутка, если подумать, то уже и не одна, Бо не будет считать, не будет бережно хранить их у груди, вспоминая Мастера и общие встречи, дурашливые разговоры, он заранее знает, что побудет влюбленным и милым несколько дней, максимум недель, пока общество Мастера не наскучит и станет пресным, как озера национальных парков Аляски.

— Закат или рассвет? — спрашивает, будто кто-то на экране объявил время блиц-опросов и что сейчас очередь Нотта. Мысли в голове у Бо всегда появляются и меняются быстро и хаотично, так что он цепляется за одну и продолжает, пока она не ускользает. — Чипсы или орешки? Бо скользит взглядом и косится на Мастера, уже зная, что его следующий вопрос будет выстрелом в голову: Девочки или мальчики?

А потом отвечает уже на вопрос от Мастера, минуя неловкую паузу и неровный ритм беседы. Хочу сесть к тебе на коленки. Индийский магазин. Настроение для чего-то супер-странного и супер-острого. Бо знает, что немного выпендривается в том, как говорит, как растягивает слова, косится на Мастера, закидывает ногу на ногу и слегка наклоняет голову, позволяя солнечным лучам ласкать его темные кудряшки. Он ведет себя как кот, вытягиваясь на кресле, разве что не начинает мурлыкать, когда по радио включается «When The Sun Goes Down» от Arctic Monkeys. Бо улыбается довольно, начинает постукивать пальцами в такт битам по подлокотнику и слегка подпевать, быть игривым, как и быть непредсказуемым, — одна из частей его натуры, ребячливой, дурной, настырной, одновременно обсцессивной и равнодушной.

— Расскажешь что-нибудь о себе? — Бо не позволяет паузе после песни затянуться, он оборачивается к Мастеру, рассматривая его с мягкой улыбкой, словно зная его ответ и все грязные секреты, словно заранее согласен их сохранить и беречь. — Например, почему захотел встретиться? В голове у Бо есть план, есть даже варианты развития событий, как хорошие, такие плохие, но ни одному не удается удержаться на плаву достаточно долго, каждый оказывается погребен под пеной и поспешностью. Бо наслаждается каждой секундой, потому что знает, что забудет обо всем, когда вернется домой и возьмет в руки карандаш.

Мастер объясняет Бо принципы цифровой фотографии, словно Нотт инопланетянин, что даже немного лестно, но все же вызывает у Бо удивление, так что в какой-то момент он поднимает бровь и комментирует спокойно: Я в курсе, у меня, знаешь ли, тоже есть инстаграм. Бо даже ведет его, с безграничным терпением и любовью к деталям. Виды школьного коридора, городских фестивалей, фото из раздевалки после тренировок, еще немного посиделок с приятелями, у Бо абсолютно адекватный закрытый инстаграм, абсолютно адекватное количество подписчиков — 415 на 345 подписок, комментарии, лайки, ни одного рисунка или даже наброска, для этого у него есть другой, официальный и рабочий аккаунт, который ведет его агент за неплохие комиссионные. Ни один из его аккаунтов не найти без должной сноровки, а делиться координатами Бо не собирается, лишь ухмыляется: И я бы не назвал свои серии кадров — лишенными вкуса. В голосе нет самодовольства или бахвальства, скорее, простая констатация, в конце концов это лишь мнение, даже если Бо и убежден в его правильности.

— На самом деле, тебе нужно лишь узнать, что я предпочту купить в магазине. Остальные ответы у тебя уже есть. Ага, то есть, делиться информацией ты, жук, не собираешься. Бо неуловимо меняется в лице на какую-то долю секунды, а затем вновь расслабляется. Отсутствие ответа — тоже ответ. Бо мягко спрашивает, пока что оставляя колючки при себе: И что же ты предпочтешь купить? Острые чипсы? Один и тот же вопрос можно задать по-разному, если уж очень интересует ответ.

— Я понял, теперь я всё понял, — трагичные нотки заполняют образовавшуюся после слов тишину, Бо отсчитывает секунды, мысленно приноравливаясь к оркестру в своей голове, прежде чем выдает: Ты планируешь убийство, да? Острые специи и стакан молока + моя непереносимость лактозы, и вот я уже всего лишь труп посреди недавно распустившихся анемонов. Бо бросает быстрый взгляд на Мастера, чтобы оценить произведённый эффект и сам же не выдерживает, обрывая представление улыбкой: Отличный план, если что, я согласен. Только будь нежен с телом. Бо фырчит, очевидно довольный намеком и собой, отвлекаясь лишь на новую песню, не торопясь отвечать на услышанный вопрос. Его взаимоотношения с музыкой будет сложно объяснить, а еще это — личное, гораздо более личное, чем история про инстаграм и даже сами фотографии в инстаграме. Картина напоказ не выдаст его тайн, лишь создаст иллюзию доступности, понятности, так люди будут считать, что знают его без какого-либо реального подтверждения. Музыка же в случае Бо выдаст гораздо больше информации, так что Нотт только усмехается: Слушаю всего понемногу, я скорее следую моменту, чем определенному жанру. Бо не спрашивает в ответ о предпочитаемых группах, избегая возможной искренности и того, что она может за собой повлечь, но все же добавляет импульсивно: Если подвернется возможность, я покажу на примере.

— Тогда рассказ будет не обо мне, а целиком о тебе, — Бо снова выгибает бровь, пытаясь разгадать, что именно скрывается за словами Мастера — случайный флирт или желание впечатлить, просчитанное наперед, в конце концов Бо любит слушать о себе, но редко встречает людей, готовых удовлетворить его желание. Но Мастер переводит разговор в более безопасное русло, а Нотт позволяет ему сделать это, не пытаясь спровоцировать или вытянуть информацию, он делает вид, что задумался, а затем беспечно кивает, еще одна часть представления: Доктор Браун, несмотря на все ее профессиональные достижения, слишком подвержена формальностям, мыслит узко, выходить из зоны комфорта опасается, впрочем, ты ей явно понравился, у нее есть склонность к... трудным случаям. Бо не скрывает тонкую улыбку, характеризуя Мастера так же, как при первой же встрече Гавана Браун охарактеризовала его самого. Но я не планирую неприятности, Мастер. Я сам ходячая неприятность. Бо оборачивается, всматриваясь в профиль и даже не пытаясь понять, что за мысли роятся в этой чудесной голове и почему он предложил им стать напарниками. Ощущение близости? Одиночество? Желание найти partner in crime? Я импровизирую, если придешь во следующий четверг, можем, поимпровизировать вместе. Не то, чтобы Бо требовался напарник, гении обречены на одиночества, а любой союз — на распад, но никто не отменял творческие коллаборации, да и Мастер пока что... терпим. Даже интересен и занятен, Бо улыбается самой нежной улыбкой, а потом замечает впереди магазин с названием «Indian Treasures» и спрашивает: Наша первая остановка?

— Поправочка. Ты не сможешь причинить мне вред или боль, -— Бо мило улыбается, не пытаясь угрожать или казаться пугающим, его в целом даже забавляет, когда люди вокруг считают его жертвой, тем забавнее видеть осознание на их лицах. К тому же это как минимум удобно, весь прошлый год Бо изводил одного верзилу, выставляя каждую стычку как очередную попытку буллинга примерного студента, то есть, себя. Бо отпустил его, лишь когда тот начал умолять в слезах и пообещал сменить школу, никогда больше не попадаться на глаза и в целом перестать недооценивать хлипких и миловидных парней. Далеко не всё в этом мире меряется силой, в итоге всё упирается во власть и умение адаптироваться. Последнее и вовсе фирменный конёк Нотта: Так значит, ты бы подготовил что-то особенное? Бо вовлекается в игру со всем пылом, ничуть не устрашенный мыслью собственного убийства, напротив, испытывая даже творческий подъем. Думая, нужно что-то изящное, струящееся. Возможно, тело, запутанное атласными лентами, но при этом в стеклянном шаре, чтобы снизить ущерб внешней среды, дождя или тех же птиц. А сам шар в свою очередь подвешен за деревья на манер детской колыбели.... Бо хихикает, представляя громоздкую конструкцию, а потом не выдерживает: Ладно, какой твой вариант. Не вопрос, но явно приглашение к беседе, в конце концов они наконец-то набрели на довольно занимательную тему, ради которой и можно было организовать всю эту поездку.

Бо нравится легкий тон этой беседы, в ней нет неловкости или лишней спешки, Мастер дает пространство, но не оставляет Бо без внимания, Нотт неожиданно для себя получает больше удовольствия, чем планировал, даже расслабляется, позволяя себе расстегнуть пару пуговиц под джемпером и наконец вытянуть ноги на всю длину. Ему нравится слышать смех Мастера и видеть понимание, как и видеть синие ногти Мастера на руле, а потом и на своей руке. Бо испытывает удачу на зуб, когда тянется к руке Мастера, прикладывая уголок джемпера: Ну просто тон в тон, и как ты угадал? Вопрос скорее риторический, Мастер не смог бы за такой короткий срок выведать весь гардероб Бо, а значит, сегодня совпало, случайности не случайны, но то, что могло бы напрячь Бо с кем-то другим, пока что проходит по касательной. В конце концов, они оба следят друг за другом, если Мастер оступится, Бо сделает ответный шаг, но пока что причин для волнения нет. Пока что.

Сейчас же Бо занимается тем, в чем очень хорош, а именно — не дает Мастеру то, что он так желает узнать. И хоть Бо и не понимает, почему Мастер так настойчиво пытается добиться ответа, Нотт всеми фибрами чует, что зачем-то Мастеру нужна информация про любимые группы, поэтому Бо скалится в улыбке и спрашивает нарочито невинным тоном: Это какой-то тест на совместимость? Ну нет, тогда ничего не скажу. Бо выдерживает паузу перед тем как бросить на Мастера почти что кокетливый взгляд и добавить: Не хочу рушить свои шансы.

—  Не твой цвет, — повторяет задумчиво, капризно хмурясь, — ты и сам не знаешь свой цвет, друг мой. К тому же... на месте трудного случая я бы всем говорил, что совсем нетрудный. Улыбка в конце фразы обескураживающе мягкая, Бо заранее готовит аргументы, когда они оказываются перед дверьми магазины, но слегка теряется, когда Мастер учтиво пропускает вперед, У Бо по спине пробегают мурашки от вопроса, от того, как горячий воздух касается шеи, оставляя на коже «милашка». Бо ловит стояк и расценивает действия Мастера как нечестный прием, а ведь Нотт и сам умеет действовать грязно. Он замирает, блокируя Мастера, пока тот делает шаг, заставляя чуть ли не уткнуться себе в спину, пока разворачивает шею и выдыхает Мастеру прямо в губы: О, у тебя будет возможность увидеть своими глазами, что именно я делаю. Взгляд Бо проскальзывает по губам, пока тот отсчитывает три секунды и добавляет тоном, который не охарактеризовать иначе, чем тягучий. И как я это делаю. Между задницей Бо и пахом Мастера не больше пары сантиметров, Бо снова остро чувствует близость и еле сдерживается от желания податься назад, облокотиться об Мастера, разрушая к чертям картинку примерного мальчика, выставляя напоказ только желание потереться о чужой член. В Бо говорят гормоны, но все же обычно он лучше себя контролирует. Что-то в Мастере сносит ему крышу, в этот раз даже сильнее, чем в прошлый. Бо улыбается расчетливо и спокойно, когда слышит приветствие кассира и делает шаг вперед, чтобы набрать как можно больше острых закусок с собой.

С выбором он заканчивает раньше Мастера и уже успевает пробить товары, когда тот подходит: Кстати ты платишь. Улыбается самой ангельской улыбкой, потому что разрушения бывают самые разные, совсем не такие очевидные, как сломанный стул или синяки на лице. Уничтожение гордости, самооценки, финансового благополучия все еще считаются разрушительными в цивилизованном обществе. Бо покажет Мастеру на примерах от А до Я, потому что неожиданно с ним это обретает смысл.

Бо подмигивает, разворачиваясь и выходя из магазина, оставляя на Мастера не только оплату, но и сбор всего купленного. Внутри у Бо всё клокочет и булькает от собственной дерзости, ярче всего горит желание узнать, что будет дальше. Попытается ли Мастер обуздать его, наказать, вразумить, получить немного денег или же проигнорирует, как игнорируют порванные котёнком пакеты. Ну давай. Накажи меня, Мастер.

— Выглядело прикольно! — возражает Бо, на всякий случай бросая взгляд на контейнер с ростками маша, — Я домой заберу, что не съем, — улыбается, представляя попытку запихнуть что-либо в свой рот, — И не воруй мои идеи! Это я хотел запихнуть палочки в твой рот. Бо смеется, довольный собственными шутками, атмосферой, тем, что глупое и спонтанное желание отступило на улице, освобождая голову от неприличных картинок, а тело от зуда и натяжения. Бо никак не комментирует фразу про «потеряться во времени», потому что скорее уж убивает время, как и скуку, как всю рутину, которая окружает его изо дня в день. Он мог бы погладить самооценку Мастера, рассказать, как хорошо и весело рядом с ним, совсем не так, как с другими, но даже если это и правда, ему необязательно об этом знать. Бо уже подарил Мастеру свои улыбки и взгляды, даже своё тайное желание, скрытое внутри как кокон бабочки.

— Значит, ты бы выбрал нож для меня? — Бо становится серьезным, даже отстраненным, все еще цепляясь мыслями за ранее начатый разговор, — Разрушить красоту, нарисовав собственную историю поверх существующей? Стоит ли это рассматривать как попытку присвоения или же всё проще и интимнее? — Бо перевод взгляд на профиль Мастера, четкий и красивый, достойный какой-нибудь древнеримской монеты, но уж точно не нынешних дешевых центов или бумажных купюр. Я все же за ленты или, если хочешь, оставлю их для тебя. Бо на секунду представляет поляну с цветами и лежащее тело Мастера, все еще хранящее на себе синяки от тугих перевязок. А шар потому что хочешь быть сохраненным? Бо прячет удивления за ухмылкой и отводит взгляд, раскрывая один из пакетов с пряными соевыми палочками. Не так уж и странно, что Мастер попал в цель, в конце концов каждый второй не хочет быть забытым, каждый третий хочет оставить после себя жест, взгляд, произведение искусства, построенный дом или посаженый сад, ребенка — наследие и воспоминание. Бо хочет оставить красоту, но это стремление слишком личное, тревожащее и от этого тщательно скрываемое.

— 1:0, — объявляет в момент наступившей тишины, не поясняя что за счет и кто ведет, произносит больше для себя, чем для Мастера, но сохраняет верность себе и своей любви к интригам, так что позволяет словам повиснуть на пару секунд, прежде чем продолжить. Я бы не смог дать своему творению исчезнуть, быть неувиденным кем-то еще, кроме меня. Раньше я считал, что художник может существовать в отрыве от зрителей, быть довольным самим фактом своего искусства и видения, а потом я понял, что искусство должно нести большую цель, чем самолюбование. На мгновение Бо перестает быть милым и сладким, становясь холодным и сосредоточенным, еще одной частью себя, лежащий чуть дальше от поверхности. Работы художника, а убийца тоже художник, принадлежат не ему, а толпе зрителей. Потому что и те, и другие работы должны служить напоминанием, порицанием, одобрением, словом, сказанным не через рот, но через поступок. Бо затихает, погружаясь в свои мысли, осознавая, что сказал лишь малую часть того, что хотел, но не пытаясь больше объяснять свое извращённое восприятие.  Либо Мастер поймет сам, либо нет, это уже будет зависеть от него. От Бо же прямо сейчас зависит, опустеет ли пакет с палочками или нет. Бо не предлагает Мастеру открытую закуску, целиком полагаясь на чужую способность самостоятельно обеспечить свои потребности, тем более в пакете есть еще как минимум две упаковки. Бо действительно набрал кучу всего, поддавшись разноцветным оберткам и не вчитываясь в названия, его цель в том, чтобы нести хаос, а вовсе не в попытках отыскать лучшую лапшу или, скажем, соевое молоко.

— Вижу воду, — сообщает, словно они в пустыне, а не на побережье, словно Бо, а вовсе не Мастер, прокладывает маршрут их пути, словно Бо оспаривает чужую власть, пусть и в форме шутки, увлекательной игры, где каждый ход влечет перемену карт и мест.