Милле делает два капучино, может, Адам и предпочел бы эспрессо, вот только Милле уже насмотрелся на то, как он хлещет кофе, забывая о том, что желудку периодически требуются и другие вещи. Вроде завтрака. Так что вместе с кофе на барную стойку прибывают бейглы, фруктовое парфе и две тарелки яичницы.

Милле знает, что его забота отчасти смахивает на контроль, когда он готовит завтрак и выбирает то, что они будут есть. Здоровое питание. Никаких таблеток, никаких проблем. Милле знает, что уже перегибает, знает, объятия могут быть такими крепкими, что перекроют доступ к кислороду. Наверное, ему нужно стоп-слово. Ведь если Адам захочет уйти, Милле предпочтет задушить его.

Он вздрагивает и бросает в сторону виноватый взгляд на Адама, уткнувшегося в телефон. Всё хорошо, Милле знает это, потому что просыпается с Адамом в одной постели уже сороковой день подряд. Да, он считает. Иногда он просыпается ночью и судорожно обнимает Годфри, словно кто-то мог отобрать его, пока Милле спит.

Милле не просит никаких гарантий и не называют их отношения чем-то значимым, не вслух. Он притащил Адама в свой дом, Адам пока что решил остаться. Милле оставляет паранойю при себе, просто отправляется на пробежку каждый раз, когда начинает сходить с ума.

Пару дней назад до Адама пытался дозвониться какой-то парень. Бывший, - почему-то решил Милле и сразу же стукнулся о дверной косяк. Случайно, но боль отрезвляет.

Ему кажется, что если он будет идеальным, его не бросят. Это глупая иллюзия, от которой он отмахивается раз за разом. Может быть, было бы проще признаться в своей слабости. Сказать Адаму, что он хочет быть с ним, хочет провести оставшееся время лишь с ним. Вот только Адам не был к этому готов. Милле чувствовал это так же ясно, как свои мучительные, противоречивые чувства. Нельзя войти в одну реку дважды, нельзя влюбиться в одного и того же человека. Можно лишь продолжать любить. И он, похоже, сам того не осознав, продолжил.

***
Когда во время ссоры Адам хлопает дверью и уходит, Милле думает; что это конец. Петля затягивается изнутри. Может быть, его никогда не было достаточно. Может, никогда и не было бы.

Милле хватает таблетки Адама, те, которыми тот перестал пользоваться. Хватает, чтобы выпить их все, но останавливает себя на полпути. Это будет нечестно. Это будет противоречить всему во что он верит.

Он сам виноват, сам стал разрушать себя ради Адама.
И теперь Адам уходит, чтобы Милле не стал тем, кем начал становиться.

Пожалуйста. Вернись.

- Уверен, моим яйцам позавидует любая девушка, — отвечает слегка флегматично, но на Адама и на на цветы смотрит со смешенными чувствами, что ж, в мире игры престолов Адам был бы Ланнистером, ведь Ланнистеры, как всем известно, всегда платят свои долги.

Милле забирает их и, если честно, с цветами в руках чувствует себя... странно. Не то, чтобы он привык их получать, да и если честно, дарить. Вот только эти цветы купил Адам. Адам купил их и подарил ему, хотя, черт, Милле вел себя идиот. О чем Адам красноречиво, пусть и слегка путанно поясняет. Милле уже хочет начать извиняться или нести чепуху, а может, прижать к себе Адама начиная целовать его пьяное, придурошное, невъебенно красивое лицо, когда слышит про Джейда. Какого хуя.... Милле сдерживает ярость, потому что... Она не советчик и не помощник, вместо этого он продумывает наперед и только потом начинает переговоры.

— Никакого молока, — именно так и ведут сделку барыги, Милле знает, поэтому продолжает с тем же непроницаемым выражением на ебале, — И никакого Джейда. Всегда есть шанс, что его слова заставят Адама сделать ровно противоположное, так что действительно приходится просчитывать реплики как шаги на шахматной доске.

Милле протягивает руку и надеется, что Адам пожмет ее, что их сделка состоится, а ссора забудется. Вот только... Опыт подсказывает, что какие-то вещи лучше не замалчивать, так что Милле залезает в карман и достает таблетки,  протягивая их Адаму и выпаливая как надуху: И... я хочу их выкинуть. Это все еще таблетки Адама, так что Милле не может ничего с ними сделать без разрешения, поэтому и продолжает торопливо, словно боится услышать нет, раньше чем закончит мысль.

— Не только ты тут драма-квин с хлопающими дверьми, я чуть было не наглотался таблеток.... Получается вызывающе поначалу, но под конец Милле сдувается, уже ни в чем неуверенный: Когда ты ушел. Ему стыдно это признавать, стыдно за свою глупость, так что он покусывает губу и хмурит брови, собираясь с духом перед тем, как заглянуть Адаму в глаза.

— Иди ко мне. В ботинках или без, — Милле прижимает цветы к груди и улыбается своей внезапно появившейся шутке, — Раз ты даришь мне поцелуи, я хочу отвечать тем же.